Прозрение
(В стиле Некрасова. Посвящается всем «завязавшим» преступникам)

Бандит ты был! Ты в молодости розы
На краденые денежки дарил.
Ты к жертвам применял угрозы,
И женщинам в глаза бросал ты пыль.

Сознательно ты шёл на преступления
И не боялся вертухая и тюрьмы,
В «хрустах», «червонцах» видел наслаждение,
И все тебя боялись, но не мы.

На грязные дела, «гоп-стопы», «скосы»
Ты шёл с уверенной улыбкой на лице.
Однажды как-то невзначай ты бросил,
Что хочешь жить в роскошном во дворце.

Но пробил час – тебя арестовали,
Отправили этапом в Магадан.
Враги тебе преставиться желали,
Но не пугал тебя и тамошний кичман.

Прошло семь лет – и вышел ты оттуда,
Не сломленный злодейкою-судьбой,
И заявил: «Завязывать» не буду!
Не нужно жизни мне другой!»

И снова МУР шмонал в твоей общаге,
Искал цепочку, брошь, кольцо, браслет,
Что снял ты с матери того парняги,
Что срок с тобой мотал длиной в семь лет.

И снова КПЗ, допросы, понятые,
Три года – приговор и ссылка – восемь лет,
Так разменялись твои годы молодые
В местах, где чистых правил нет.

Средь «мужиков», «блатных» и «чистоделов»
Достойно ты стоял особняком,
Ты «завязать» решил. О «парабеллах»
Теперь уж больше не мечтал тайком.

Ты стал другим, и прежним убеждениям
Ты изменил, переосмыслив жизнь.
Своим былым преступным наваждениям
Ты «нет» сказал, и думы разошлись.

Плохие, злые, грешные мыслишки
Не занимали больше разум твой,
С «блатными» не сражался ты в картишки,
Не тяготился гнусной их молвой.

Тебе открылся новый мир – мир песен,
Которые с душой исполнил он,
Тот человек, чей голос был чудесен,
А жанр тот стал известен, как Шансон.

Ты слушал песни о тюрьме, любви и воле,
На нарах лёжа, ты слезу пускал
И размышлял о горькой своей доле,
И мысленно ему рукоплескал.

О голос! О манера исполнения!
То нежные, то грубые стихи,
О чьих-то, может, судьбах рассуждения,
Людей не злобных, не плохих,

Но очень глубоко несчастных,
Свернувших с верного пути,
Проживших жизнь свою напрасно.
Не удалось им смысл найти

В простом своём существовании,
Не приняла эпоха их.
Боль, безысходность и страдание –
Всё выражал подобный стих.

Но годы шли, тематика менялась
У песен, названных «Шансон»,
На первый план любовь в них выдвигалась,
Другим предстал пред нами он:

Герой стал нежный, романтичный,
И настоящая, глубокая любовь
Заставила смотреть критично
На всё, к чему когда-то был готов.

Забыл о прошлом он преступном,
Женился, стал хороший семьянин,
И счастье не казалось недоступным
Ему теперь – ведь он был не один.

А что же ты? Ты вышел на Свободу,
И новую решил ты жизнь начать:
Работать на уральском химзаводе
И жизни спутницу себе искать.

Ты в тридцать восемь, наконец, женился
На симпатичной скромной медсестре
И счастлив был, когда твой сын родился
Прекрасным ясным утром, на заре.

Однажды тебе крупно подфартило:
В ваш город выступать приехал он,
Тот человек, чьи песни осветили
Когда-то твоей жизни небосклон.

Вот час настал, сидишь ты на концерте,
Героев судьбы вновь тебя тревожат.
Зал в эйфории, вы поверьте.
«Артист себе принадлежать не может», -

- Поёт он, а по окончании
Ты подарил ему цветы,
И пред уходом, на прощание
Слова такие молвил ты:

«Я был преступником, подонком
И к людям плохо относился,
Теперь живу с женой, с ребёнком,
Я словно заново родился.

Глаза на жизнь Вы мне открыли,
Я благодарен Вам навек!
Судьбу мою Вы изменили,
И я теперь достойный человек!»

И покидая воркутинский Дворец спорта,
Ему ты оду мысленно слагал,
И мимо проходя аэропорта,
Слова восторга на заборе написал:

ПРИРОДА МАТЬ!
КОГДА Б ТАКИХ ЛЮДЕЙ
ТЫ ИНОГДА НЕ ПОСЫЛАЛА
НА РОССИЙСКУЮ ЭСТРАДУ,
ПРЕСТУПНИКОВ БЫ БЫЛО БОЛЬШЕ!!!

Январь-апрель 2001 г.